Дом шепотов - Страница 71

«Я чуть не умерла со страху! – вспоминала Антония. – На секунду я действительно поверила, что это призрак Лиззи. Потом она подошла ко мне, чтобы прочесть мне нотацию. Она говорила что-то вроде: "Ты не должна нападать на свою сестру, это нехорошо. Я видела, как ты пыталась вскрыть ей вены. Если будешь продолжать в том же духе, мне придется вмешаться и наказать тебя. Мне будет тяжело это сделать, потому что ты ведь тоже моя дочь. Вы обе мои маленькие доченьки, и я вас очень люблю"».

Каша, сваренная из слов любви и угроз. Бесконечная материнская болтовня – такая, какой представляла ее себе Антония. На три секунды ее охватила настоящая паника. Мочевой пузырь не выдержал, когда призрак погладил ее по лбу, а потом… потом она заметила плохо натянутый парик, пот под слоем грима, влажные полукружья под мышками и наконец узнала Гвеннолу… Эту чокнутую Гвеннолу Маэль. Очарование ушло, и, несмотря на наркотический туман, Антония прыснула со смеху.

Ошибка, конечно. Единственная ошибка в плане, которому она неукоснительно следовала в течение трех лет.

Иногда, вспоминая, что она провела половину жизни, ожидая восстановления справедливости, надеясь на гипотетическое изменение ситуации, Антонии хотелось разрыдаться от жалости к себе.

Во сне она видела себя женщиной, запертой в зале ожидания со старыми журналами и пепельницами, полными окурков.

Сколько раз за последние десять лет, как только наступала ночь, она следила за Сарой, намереваясь убить ее? Двадцать? Тридцать? И всегда в последнюю минуту Антония сдавалась – не хватало смелости. Только однажды она пошла до конца. Она все еще помнила бутылку с бензином, которую бросила в полуоткрытое окно, заблокированный замок, чтобы сестра не смогла сбежать. И главное – сумасшедшую радость, которую испытала, услышав мычание пожарных сирен! В эту секунду ей захотелось захлопать в ладоши, как маленькой девочке накануне Рождества, и прокричать прохожим: «Все кончено! Наконец-то я вышла из зала ожидания! Теперь моя очередь, меня только что позвали!»

Да, в ту ночь ей казалось, что она вправе думать именно так: «Все кончено. Эта сволочь не выкарабкается. Уэсту и его приспешникам придется отдать мне наследство».

Увы, Сара выкарабкалась, еле-еле, но выкарабкалась. Обожженная, изуродованная, но все еще живая, она не сдвинулась с места и так и стояла на пути к свободе и богатству.

«Ну что ж, – вздохнула Джейн Харлок на следующий день после неудачного покушения. – Я ничем не могу вам помочь, моя дорогая Антония. Будем надеяться, что в следующий раз вам повезет больше… Вы ведь знаете правила игры? Они были установлены вашим отцом. Должна остаться только одна».

«Следующего раза» не произошло. Пожар показал Антонии, что она не обладает необходимой для убийцы смелостью. Конечно, она могла организовать преступление, срежиссировать, спланировать его, но она была не способна перейти к действию. Нажать на курок или вонзить нож оказалось выше ее сил. И хотя Антония была дочерью Рекса Фейниса, она не унаследовала его безумия убийцы.

Так что она решила приблизиться к Саре – ради удобства, конечно, но и по непреодолимому влечению. Став якобы Сариной подругой, Антония надеялась обнаружить ее слабые места.

Сестра жила почти затворницей, и Антонии не составило труда привязать ее к себе. Встреча во время праздника на площадке предоставила возможность познакомиться. Остальное было просто – Антония умела быть пленительной, незаменимой, забавной, взбалмошной. Рекс передал ей свои актерские гены. У нее было множество лиц, за секунду она могла измениться полностью, если появлялась необходимость.

У нее были все задатки, чтобы стать актрисой, но это ее не интересовало.

Антония возложила на свою сестру ответственность за те годы, что она перемещалась от кормилиц в приемные семьи, из пансионов в частные-заведения. Одна, всегда одна. Только изредка раздавался телефонный звонок от сдержанного Тимоти Зейна, который хотел убедиться, «что все хорошо и она ни в чем не нуждается».

В темноте дортуаров, где Антония изнывала от ненависти, она создала райский образ Сариного детства. Образ столь же наивный, сколь и неизгладимый. Даже став взрослой женщиной, Антония не смогла избавиться от своей детской ненависти. В ее мыслях Сара осталась пленницей иллюстраций Нормана Рокуэлла – ее окружали улыбающиеся люди, которые любили и баловали ее, в гостеприимном доме с белоснежными скатертями, блестящим столовым серебром и новогодней елкой.

«Ей досталось все самое лучшее, – однажды вечером объясняла Антония Адриану Уэсту. – Ее баловали, а меня запирали в мрачных пансионах на другом конце страны».

В этих пансионах за порядком следили деспотичные воспитательницы, исполненные презрения к сироте, которая вынуждена была все каникулы и праздники проводить в заведении.

Антония поступила в университет, училась упорно – но не для того, чтобы преуспеть, нет – для того, чтобы подавить бурливший в ней гнев. Но и тут она сумела ввести всех в заблуждение: ее считали своей в доску, классной девчонкой, отличной соседкой по комнате, серьезной студенткой.

«Корнуэльский университет был моей первой стартовой площадкой, – охотно признавала Антония. – Там я отточила свое оружие и технику. Я научилась охмурять людей».

Когда она получила диплом, к ней обратился Совет. Именно так Адриан Уэст называл маленькую секту, объединенную культом Рекса Фейниса. Совет призвал Антонию под тем предлогом, что у них есть для нее работа.

«Я очутилась лицом к лицу с этим инвалидом в кресле на колесиках, – писала Антония в дневнике. – Еще там были Харлок, адвокатша, и Гвеннола Маэль… Я была очень удивлена, когда Уэст сообщил мне, что эта блондиночка – бывшая принцесса с глазами-незабудками из фильмов, которые нам показывали в пансионе, когда мне было десять лет! Боже мой, как же она постарела!»