Дом шепотов - Страница 23

Холли-Каньон оказался жилым кварталом, застроенным претенциозными виллами. В самом конце этого тупика роскоши она уперлась в стену в мексиканско-испанском стиле с единственной кованой дверцей. Чтобы попасть внутрь, надо было представиться по интерфону.

– Сейчас подойду, – прошептал в громкоговоритель испуганный голос. – Ждите меня у входа. Не подходите к дому.

Дверь автоматически открылась, затем захлопнулась за спиной Сары, как только та переступила порог. «Фотоэлементы», – догадалась девушка.

Сад был запущен. Поначалу его создатель задумал парк в английском стиле, но без должного ухода деревья и кустарники разрослись, образовав неприветливые джунгли, из которых там и сям внезапно возникали, словно застывшие призраки, мраморные статуи сказочных персонажей: волшебница, дракон, карета в форме тыквы, гномы… Подойдя поближе, Сара поняла, что статуи изрешечены осколками пуль, словно по ним стреляли, как по мишеням.

Худенькая женщина, одетая во все белое и поэтому похожая на медсестру, отвела ветки ивы и пошла ей навстречу. Ее седоватые волосы были собраны в пучок, она улыбалась, но выглядела усталой. Немедленно, словно она слишком долго ждала этого мгновения, она начала говорить быстро-быстро:

– Я Настасья Ковак, – в ее речи чувствовался легкий восточноевропейский акцент, – когда-то давно я работала гримершей у Гвен. В то время я была еще молода и являлась одной из самых преданных ее поклонниц. Вы, конечно, не можете знать, но тогда достаточно было один раз увидеть ее, и вы попадали под ее обаяние, словно она околдовывала всех, кто к ней приближался. Настоящая фея. Она покорила меня до такой степени, что от меня сбегали все мои дружки, столько я о ней бубнила. Я могла только повторять: «Гвеннола сделала то, Гвеннола сказала это». Они начинали сходить с ума и сваливали. Но мне было наплевать, потому что я знала, что на следующий день увижу Гвен!

Она внезапно замолчала, осознав, что выглядит глупо и смешно, и улыбнулась дрожащими губами.

– Извините меня, – пробормотала она. – Я отвыкла разговаривать с людьми. Я никогда никого не вижу. Даже курьеры не переступают порог. Они боятся, что Гвен будет по ним стрелять.

– Ах вон оно что! – деланно легкомысленным тоном произнесла Сара. – Статуи – это ее работа?

– Да. У нее… у нее иногда случаются приступы, во время которых ей мерещатся разные… разные вещи. Это связано с ее состоянием, с изменениями, которые произошли в ее организме. Похоже, это вызывает временное помешательство из-за гормонов и еще каких-то веществ, в которых я ничего не смыслю. Но она всегда потом успокаивается. Однако когда она приходит в это состояние, лучше находиться от нее подальше. Я думаю, необходимо предупредить вас. Пойдемте, не надо оставаться здесь. В охотничьем домике нам будет удобнее.

Сара догадалась, что «удобнее» означает вдали от шальных пуль.

Охотничий домик оказался чем-то вроде беседки из сказки про Спящую красавицу и был увенчан островерхой крышей. Посреди стоял круглый столик на одной ножке, на нем – чайный сервиз с чайником в форме девочки с лейкой. Склонившись над этой странной вещицей, Сара поняла, что фигурку лепили с Гвеннолы.

– Я… я прошу прощения, – произнесла Настасья, не пытаясь скрыть замешательство. – Это сервиз для девочки, но ничего другого у нас нет. Мы используем только вещи, на которых изображена Гвен. Иногда это становится неудобным. Например, полотенца уже сильно вытерлись.

– Забавно, – произнесла Сара, усаживаясь как можно дальше от окна. – Окажись я на месте Гвеннолы, думаю, в конце концов возненавидела бы собственный образ. Смотреть на него каждую секунду, видеть повсюду.

– Да, – снисходительно ответила Настасья. – Но вы же не актриса. Актеры сделаны совершенно из другого теста. А уж Гвеннола тем более, ведь ее тело было перекурочено до такой степени, что перестало подчиняться законам физиологии. После операции она уже не совсем человек.

– Она постарела? – спросила Сара.

– Нет, – с чуть утомленной улыбкой ответила экономка. – Я знаю, этот вопрос интересует всех, но нет. Вопреки катастрофическим предсказаниям генетиков, за последние двадцать пять лет она не подверглась никакой физической деградации. Она безупречна. Нужно хорошо ее знать, жить с ней под одной крышей, чтобы уловить малозаметные признаки усталости. В некоторых местах ее кожа уже не такая гладкая и мягкая. Мимические морщины стали чуть глубже, но все равно почти незаметны. В тридцать семь лет она выглядит как двенадцатилетняя девочка.

– А… умственно? – не унималась Сара.

Настасья страдальчески сморщилась, фарфоровые чашки начали позвякивать, пока она дрожащими руками разливала чай.

– У нее бывают хорошие и плохие дни, – прошептала она, отводя глаза. – Когда случается приступ, она замыкается в своем прошлом. Может раз тридцать подряд проиграть ту или иную сцену из какого-нибудь фильма. Она ведет себя как капризная, но очаровательная малышка, и ты опять попадаешь под ее обаяние. В другое время она отдает себе отчет в своем состоянии и становится той, кто она и есть на самом деле, – тридцатисемилетней женщиной, заключенной в тело маленькой девочки, у которой никогда не было любовных приключений, которую никогда не полюбит ни один мужчина. В такие минуты она смотрит на себя как на балаганного урода и начинает пить, курить, грязно ругаться. Из ангелочка превращается в демона. Разыгрывает теневой вариант спектакля про принцессу Гвеннолу. Выдает ужасные вещи. Приказывает мне… найти жиголо в каком-нибудь баре на Сансете и заплатить ему, чтобы он ее трахнул. Да, я ничего не придумываю. Именно так она и говорит, да еще добавляет физиологические подробности, которые приводят меня в ужас. Конечно, я всегда отказываюсь это делать, тогда она швыряет мне в лицо все, что попадается ей под руку. Однажды она запустила мне в голову чем-то тяжелым, и у меня случилось сотрясение мозга. Я двенадцать часов пролежала без сознания на плитках в холле у лестницы. Она и пальцем не шевельнула, чтобы меня спасти или вызвать «скорую». В такие моменты я, признаться, боюсь ее. Но я ведь не могу ее бросить, правда? Что с ней будет? У нее же никого нет, кроме меня.